Когда в российских тюрьмах и во временно оккупированном Крыму сидят 44 гражданина твоей страны, тяжело оставаться в стороне.

После обеда на почте было удивительно тихо. Я подошла к окошку и попросила у зевающей сотрудницы 72 конверта. “Сколько-сколько конвертов?” – удивлённо переспросила она и, кажется, даже проснулась. Дело в том, что, по официальным данным, статус политзаключённого имеют сорок четыре гражданина Украины. Среди них и режиссёр Олег Сенцов, и студент Александр Кольченко, и похудевший на 6 кг из-за голодовки Руслан Зейтуллаев, и замглавы Меджлиса (исполнительного органа крымских татар) Ахтем Чийгоз, и ещё десятки других людей, оказавшихся не в то время не в том месте. Боюсь даже представить, сколько граждан Украины сидят по тюрьмам на самом деле. Мне страшно произносить вслух, сколько людей заперты в подвалах ОРДЛО. По крайней мере, касательно узников режима, есть хоть какая-то информация и, самое главное, – адреса их тюрем или волонтёрских организаций, имеющих с ними связь. Несколько месяцев назад я проснулась с мыслью, что делаю недостаточно. Я могу больше. Именно тогда я превратила свою комнату в почтовое отделение, распотрошив любимый блокнот на отдельные листочки. Они в итоге превратились в тридцать шесть двойных листочков (адресов остальных узников я так и не нашла), которые я исписала мелким почерком.

Почему письма? Потому что это одна из реальных связей с внешним миром. В камере нет Wi-Fi, ноутбука и в 20:00 не показывают заключительные новости по телевизору. Чаще всего заключённый не может даже выбрать книжку, которую хотел бы почитать в тюремной библиотеке. Конечно, все письма проходят цензуру. Из них вычёркиваются “запрещённые” слова и предложения. Не факт, что конверт будет доставлен адресату. Но самое главное, что тюремные надзиратели будут знать, что об этом человеке не забывают.

О чём написать? Я испортила несколько листов, перед тем как закончила первое письмо. Честно говоря, писала обо всём: кому-то рассказывала про фильм, который недавно посмотрела, кому-то забавную историю из университета. Не писала только одного – заезженного “держитесь”. Слишком очевидно, они и так держатся. Зато почти в каждом послании подчёркивала, что о них помнят и знают очень многие. Здесь я не соврала.

Особенности. Во-первых, желательно писать на русском языке. Максимально обходить провокационные темы, не задавать вопросов о тюремной “атмосфере”. Обязательно на конверте указывать год рождения политзаключённого. Также, если вы хотите дождаться ответа, вложите чистый лист и конверт. Именно поэтому у меня конвертов получилось вдвое больше, чем адресатов.

Чего бояться? Когда я задумала это, очень переживала, что мне просто не хватит букв. Всё прервётся на очередной запятой и я не смогу двинуться дальше. Не закончилось. На письме двадцатом я начала “параноить”, что у меня недостаточно крупный и разборчивый почерк, а ещё есть привычка писать в каждой клетке. Потом мне казалось, что этим людям сейчас меньше всего на свете нужны мои незатейливые истории. Потом я по третьему кругу проверяла правильность написанных имён и адресов. В итоге, когда мои собственные мысли меня же практически доели, я просто бросила письма в почтовый ящик. На этом все сомнения сами себя исчерпали.

Для чего всё это надо? Только, пожалуйста, не возводите, политузников в статус национальных героев. Наверное, не у всех из них идеальное прошлое, но у всех предначертанное будущее, которое варьируется только цифрой – сроком заключения. Главный аргумент в том, что они – люди, граждане Украины, которых почему-то судит и садит другая страна. И они достойны, чтобы ими хотя бы интересовались.

Лучше всего у меня получается составлять и “причёсывать” тексты. Но за эти несколько дней, пока я отчаянно ругала себя за каждую помарку на листках, приобрела ещё два важных навыка. Я научилась обнимать словами и крепко жать руку с помощью букв.