Войну легко сбрасывать со счетов, когда она далеко. Но кто вам сказал, что она далеко? Я отлично помню 2014 год. Тот момент, когда Совет Федерации дал Владимиру Путину право использовать армию в Украине. Помню, как журналисты ринулись проверять бомбоубежища. Те, что давно были переделаны в чьи-то склады или ничьи “крысятники”. Это время до сих пор напоминает о себе стрелками на домах, которые ведут к ближайшим укрытиям, пишет Павел Казарин для “Крым.Реалии”.

А потом фронт стабилизировался. Мобилизацию заменил контракт. Страна понемногу начала успокаиваться. Многим стало казаться, что война – где-то далеко и немного понарошку. Риторическая формула с размытым содержанием. Тем более, что за сотни километров от фронта города продолжали жить неоновыми вывесками. Быт поглотил и начал переваривать.

Вдобавок, у многих родилось ощущение, что война идет только лишь за идентичность. Что за поражение придется расплачиваться лишь флагом и гимном. Что победитель поменяет лишь операционную систему страны, а носители смогут жить как и раньше. Тем более, что и сама Москва не раз давала понять: ее задача – не “сбрасывать украинцев в море”, а лишь переделать их в малороссов. А саму страну – в протекторат и колонию.

И многим стало казаться, что принести идентичность в жертву – не столь уж и большая плата за быт. Что в обмен откроются рынки, сократятся армейские траты и прекратятся похоронки. Для многих мысль о том, чтобы разменять “коллективное” на “персональное”, показалась вполне привлекательной.

Но так не случится.

На фронте сегодня решается вопрос еще и того бытового благополучия, которое обыватель привык ставить во главу угла. Потому что сражение идет за право Украины покинуть мир неэффективных экономик и кастовых систем.

Россия могла притворяться привлекательной лишь когда баррель стоил сто долларов. Как только цена рухнула – на роль новой нефти назначили людей. И ренту теперь собирают с них.

Украинские равнодушные могли хотеть российский социальный договор. Тот самый, который про колбасу в обмен на свободы. Но когда нефтедоллары стали таять, оказалось, что экономическое благополучие кончилось, а отказ от политических свобод – сохранился. Просто теперь их дефицит в одностороннем порядке стали обменивать на “государственное величие”, которое априори эфемерно, на хлеб не намазывается и в холодильник не кладется.

В современной России битва за “госвеличие” измеряется слежкой и паранойей. Монополией силовиков и контрсанкциями. Обнулением права частной собственности и уголовными делами. Всем тем, что граждане России не могут оспорить – потому что когда-то отказались от своего права на “особое мнение”.

А Украина бьется не только за идентичность, язык и пантеон героев. Она бьется за право на иные правила игры. За рынок и конкуренцию. За систему сдержек и отмену монополий. Она сражается не только с агрессором, но и с неэффективностью, помноженной на коррупцию. Эта битва идет с переменным успехом, но мы спорим о темпах, а не о векторе движения.

Поражение на фронте не приведет к обмену идентичности на процветание. Оно приведет к утрате шанса на эффективность. Оно будет означать откат к сословности и кастовости. К закреплению права сильных насиловать слабых. В конце концов, оно равно элементарной бедности: российские протектораты не живут богаче метрополий. Особенно в ситуации, когда вся дискуссия в Кремле сведена к спору о том, на чем экономить в первую очередь.

У Москвы нет денег на мир – у нее есть деньги лишь на войну. Ее победа будет означать поражение не только для нынешних “отцов” – оно точно так же убьет перспективы “детей” и “внуков”. Им просто придется начинать все с самого начала.

Война всегда рядом. Она в убийствах российских перебежчиков. В покушениях на украинских офицеров спецслужб. В судьбах украинских политзаключенных.

И пусть пасторальный пейзаж за окном никого не обманывает.